Детство

Я родился 8 июня 1972 года в райцентре Конышёвка Курской области, в Союзе Советских Социалистических Республик, в обычной семье. Фамилия Четвериковы — исконно русская. Многие века мои предки жили на территории Курской области, занимались крестьянским трудом. Все мои близкие и дальние родственники — коренные куряне — крепкие, русоволосые, трудолюбивые селяне, каких когда-то рисовали художники-передвижники. У отца было пятеро братьев и сестёр. У матери столько же. По тем временам это были обычные семьи. Сейчас таких практически нет. В начале семидесятых в Конышёвке жили примерно четыре тысячи человек. Сейчас, увы, гораздо меньше. Демографический кризис не обошёл стороной Курскую область.

(…) Мама работала всю жизнь экономистом в разных учреждениях, отец — Владимир Васильевич Четвериков — инженером сначала в «Сельхозтехнике», потом в «Сельхозхимии», и большую часть жизни на асфальтовом заводе.(…)Не воровали, воспитывали троих детей. Учили нас, как их воспитывали в свою очередь их родители — быть честными, любить Родину, не хитрить, хорошо учиться, добросовестно работать, то есть жить так, как они сами жили. (…) Мои родители родились перед самой Великой Отечественной войной в сёлах Конышёвского района. (…)

Мой дедушка работал в колхозе, а бабушка занималась домашним хозяйством. Ну а потом началась война… Дед ушёл на войну в первые дни июля 1941 года, семья осталась дома. Очень тяжелые наступили времена — бои, отступление нашей армии, оккупация. Мама рассказывала мне семейные истории, как трудно им тогда было жить. Выжили благодаря бабушке — человеку невероятной стойкости, трудолюбия, женской смелости. Она была настоящей героической русской женщиной — сама сеяла, убирала, держала скот. Ни свет, ни заря вставала, ходила за десятки километров менять продукты на необходимые вещи. Во время оккупации выжить было невероятно трудно. Немцам же плевать было, что люди в деревне умирают от голода. (…) Ну а потом, когда немцев прогнали, был восстановлен колхоз. Все, кто выжил в деревне, то есть женщины и дети, вышли на работу, чтобы обеспечить наступающую армию питанием.

Всё для фронта, всё для Победы!

Так что, мои родители — самые настоящие «дети войны». (…) Дед со стороны матери у меня был человеком легендарным. Сражался с первого до последнего дня войны в морской пехоте, был ранен и контужен, ушёл на фронт рядовым, вернулся офицером с орденом «Красной Звезды», орденом «Кутузова», медалью «За взятие Кенигсберга», другими наградами. Как тогда говорили, вся грудь в орденах. Зато когда вернулся с войны весь в орденах и медалях, ему сразу предложили возглавить колхоз «Имени Ленинского комсомола», так он назывался. Он проработал председателем этого колхоза пятнадцать лет, колхоз был одним из лучших в области. Наверное, он надорвался на войне, потом на работе. Тогда же председатель колхоза отвечал буквально за всё. В общем, у него случился удар, он долго лежал парализованный. Потом умер… Бабушка ухаживала за ним до последнего дня.

Мама в то время окончила среднюю школу, поступила в Дмитриевский сельскохозяйственный техникум на землеустроительный факультет, познакомилась там с отцом. Он у меня всю жизнь проработала в сельском хозяйстве. Сначала экономистом в Конышёвской «Сельхозтехнике», потом — в разных других организациях. Нелегко им с отцом было вести домашнее хозяйство, воспитывать троих детей — меня, младшего в семье, сестру Римму и старшего брата Юру. Родителям постоянно приходилось подрабатывать. Денег всегда не хватало, а хотелось детей поднять, чтобы учились, сытые были, одеты не хуже других. Дали им с отцом от «Сельхозтехники» маленькую квартиру, потом улучшили условия — дали трехкомнатную квартиру…

 (…) Я родился, когда мы жили в первой — маленькой — квартире, а в большую, хотя, какую большую — от силы 50 метров, мы переехали, когда мне было шесть лет.(…) До шести лет я жил у дедушки с бабушкой в Красной слободе. Родители работали, не было у них времени меня нянчить. Дед Василий Иванович был человеком необычным. В доме царил настоящий домострой. Бабушка Мария Ивановна, например, никогда не садилась вместе с нами, мужчинами, за стол. К детям, родственникам, да вообще к жизни дед относился строго, был, как сейчас бы сказали, человеком конкретным, с жестким крутым нравом.(…) Многое из того, что он тогда говорил, я осмыслил позже, когда повзрослел. Но самый главный урок я усвоил на всю жизнь: истинная любовь и забота о ребёнке, каким-то неведомым образом оберегает его, сохраняется в его душе на всю жизнь, помогает принять правильное решение в самой сложной ситуации. (…) И я в свою очередь любил его бесконечно.

Я рос смышлёным, активным, всем интересовался, во всём хотел разобраться. Дед меня, естественно, кое в чём ограничивал, но развиваться, быть самостоятельным не мешал. Я рос свободным человеком. Это очень важно для ребёнка, думаю, это осталось во мне на всю жизнь. Ничем уже не вытравить. (…) После смерти деда родители забрали меня к себе в Конышёвку, определили в детский сад, который совсем не нравился мне после деревенской вольницы. Хотя есть и об этом периоде теплые воспоминания… А на следующий год я пошёл в школу. Началась новая — школьная — жизнь.  (…)

Все десять лет я проучился в конышёвской средней школе. Есть дети, для которых школа, отметки, отношения с одноклассниками и учителями — это всё, главное дело их жизни. Я себя к таким положительным детям отнести не могу. В школу я, конечно, ходил, но не сказать, чтобы я сильно переживал из-за полученных отметок, или записанных в дневник замечаний. Моя жизнь проходила на улице, во дворе, в лесу, у реки, на стройках, в сохранившихся с военной поры землянках. (…) Я был и пионером, и комсомольцем, но относился к этому совершенно формально. (…)

Не знаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы я в нужное время не оказался в нужном месте, а именно в радиотехническом кружке конышёвского Дома пионеров. Может быть, я стал бы литератором, а может быть… Дело в том, что даже среди своих далеко не ангельского поведения сверстников я был парнем бедовым и немало, как говорил мой отец, выкидывал фокусов и тревожных для моих родителей сюрпризов. В общем, рос я парнем самостоятельным и предприимчивым. Поэтому, когда узнал, что в нашем Доме пионеров появился радиокружок, сразу пошёл туда записываться. Мой старший брат Юра увлекался радиотехникой, ну и я кое-что уже в этом деле соображал. Мне от брата достались и технические книги, и разные детали, и журналы «Юный техник». А ещё брат у меня увлекался фотографией. И я тоже втянулся. У меня был фотоаппарат «Смена-8», я делал снимки, проявлял, печатал. (…)

Я считаю, что занятия в этом кружке коренным образом изменили мою жизнь, повлияли на мой характер, многому научили. Именно там я встретил человека, которого с полным на то основанием считаю своим учителем — Анатолия Тихоновича Коробкова. Он руководил нашим кружком. Это был выдающийся человек, мастер на все руки, специалист в самых разных науках, очень добрый, правильный и умный. Я больше не встречал в жизни людей со столь разносторонними интересами. (…) Практически каждый день мы занимались до вечера, пока уборщица не выгоняла. До сих пор помню, как мне хотелось, чтобы быстрей прозвенел звонок последнего урока, и я — бегом! — в тот особый мир, созданный Анатолием Тихоновичем, туда, где настоящая жизнь.

Занимались в кружке не только радиотехникой, но фотографией — Анатолий Тихонович был выдающимся фотографом. Изучали природу, он был настоящим путешественником и натуралистом. (…) А ещё у него были золотые руки. Он работал по дереву, по металлу — делал чеканку, в общем, знал и умел всё, искренне и очень заинтересованно передавал нам свои знания и умения. И мы старались брать с него пример. Наш учитель много лет плавал на кораблях торгового флота, побывал во многих странах, на всех континентах, прекрасно знал, как живут люди на Западе, знал плюсы и минусы их жизни. Можно сказать, он заложил основы моего гражданского мировоззрения, объяснил, что советское радио не всегда говорит правду, что жизнь в нашей великой и могучей стране не такая, как пишут в газете «Правда» и показывают по телевизору. Суждения Анатолия Тихоновича были откровением, он говорил то, что в любом другом месте моего тогдашнего мира узнать было невозможно… Спустя годы то, что тогда наглядно и ясно вложил этот талантливый человек в мое сознание, раскрывалось и, как детали конструктора «Лего», находило место в открывающихся пустотах переменчивого мира. (…) Как я сейчас понимаю, был Анатолий Тихонович по тем временам скрытым диссидентом. Такие люди были редкостью в российской глубинке, и я благодарен судьбе, что мне посчастливилось встретиться с таким человеком. (…)

Я был парнишкой любознательным, любил задавать вопросы, и Анатолию Тихоновичу пришлось рассказать мне и про сталинские репрессии, и про психушки, где держат тех, кто критикует СССР, и про то, как живут люди за границей. Так что, когда в годы перестройки телевизионные комментаторы, такие как Михаил Таратута, почему-то я его запомнил, стали объяснять советским людям, что не всё плохо и безнадёжно на Западе, я уже это знал. Как и то, что СССР — отнюдь не рай, не та страна, гражданам которой завидуют трудящиеся остального мира.

(…)В этом, на мой взгляд, заключался один из парадоксов советской системы. Одним людям, например, Анатолию Тихоновичу Коробкову, она не давала ходу, а способным детям из Конышёвки, которые занимались в технических кружках, открывала все дороги, предоставляла невиданные возможности. Мы так рьяно занимались в нашем кружке, что вскоре выбились в передовики. Пять раз занимали первые места на областных выставках. В 1985 году радиотехнический кружок конышёвского Дома пионеров занял по своей номинации в Саратове первое место уже на Всероссийском конкурсе. Мы привезли туда оригинальную холодильную установку на жидком азоте. Всё в ней было такое кибернетическое, радиоуправляемое, электронное. Всё само открывалось, поднималось, действовало. Просто супер!

Нас наградили поездкой в город Таллин — столицу тогдашней Эстонской ССР на Всесоюзную неделю детского радиотехнического творчества.(…) Наш кружок привёз в Таллин модель трактора «К-710» с разными кибернетическими «наворотами», чем-то напоминающими нынешнюю программу «ГЛОНАСС». Модель управлялась без участия человека посредством трёх удалённых в пространстве точек. Это была специальная своего рода программа, наше конышёвское «ноу-хау». Выставка была организована прекрасно, в ней участвовали талантливые дети со всего СССР. Это был 1986 год, начало перестройки. Таллин произвёл на меня большое впечатление, я как будто попал за границу.(…) В этой поездке для меня было множество открытий, появилось много друзей из разных городов СССР и конечно не обошлось без встреч, вдохновивших меня на взятие новых высот в поэтическом творчестве. В то же время я не мог не заметить, что многие эстонцы не хотят разговаривать по-русски, смотрят на нас, счастливых детей советской страны, косо. Мне было тринадцать лет, но я видел, что эстонцам не очень хочется жить в СССР.(…) Мне выдали диплом, который давал право без экзаменов поступать в любой технический вуз. Правда, я им так и не воспользовался.

На мероприятии работала бригада Центрального телевидения. Тогда, в 1986 году, я появился первый раз на «большом экране» в передаче «Знай и умей». В общем, я вернулся в Конышёвку известной личностью. И всё благодаря моему учителю и наставнику — Анатолию Тихоновичу Коробкову. Кстати, вместе с нами в кружке занимались и сын Анатолия Тихоновича, и сын нашего руководителя Дома пионеров, но отправили в Таллин, а потом в Германию в детский лагерь имени Пальмира Тольятти именно меня. Вот какие были люди!

(…) Нашему Дому пионеров за достижения на многочисленных выставках была предоставлена возможность отправить одного ребенка в Германию в детский лагерь имени Пальмиро Тольятти, был такой уважаемый вождь у итальянских коммунистов. Директор Дома пионеров, наверное, с согласия местного начальства, принял решение отправить в эту поездку меня.(…) Но сначала нас привезли в Курск. В здании ОВИРа — Отдела виз и регистрации — специально обученные сотрудники долго нас инструктировали, как надо вести себя за рубежом, как давать отпор проискам идеологических врагов, если таковые нам встретятся. (…)Поезд отправлялся из Москвы, поэтому перед Берлином мы побывали в Москве. Нас поселили в хорошей гостинице.(…)

В четырнадцать лет моя предприимчивость перестала быть умозрительной, наполнилась конкретным содержанием.(…) Я уже вовсю чинил местным жителям любые радиоприёмники, магнитофоны, телевизоры, другую электронную технику. Они за это, естественно, пусть скромно, но платили. Играл на электрогитаре, ударных, на трубе в музыкальных ансамблях на свадьбах, сельских танцах, дискотеках в Домах культуры. Тоже не в виде благотворительности. (…) Родителям такая моя самостоятельность не очень нравилась, особенно отцу. Я мог и школу прогулять, и домой не всегда ночевать приходил. Физически он меня наказать уже не мог, я был крепким парнем, спортсменом-самбистом, а рублём — тоже не получалось, потому я всегда был, как говорится, при деньгах, небольших, конечно, но мне хватало. У родителей я никогда денег не просил.

Уже в пятом классе я решил быть самостоятельным, пошёл работать на кирпичный завод. Тогда детям разрешали работать на кирпичном заводе, не полную смену, конечно, а так — на безопасных участках, как бы в целях приобщения к труду. Летом после шестого класса я работал на этом заводе. А после седьмого класса отец оформил меня на асфальтовый завод. Там уже была настоящая «взрослая» работа. Я стоял «на песке» — который просеивался сквозь специальную решётку, контролировал удаление комков и камней. То есть, я хорошо знал, что такое труд. В 13 лет управлял тракторами всех типов и вообще был хорошо знаком с техникой. Потом я получил права и ездил на колёсном тракторе Т-40, увозил с полей собранную свёклу. Так что, если и была у меня копейка, то трудовая, заработанная руками или головой.(…)

Если Эстония — это была как бы наша, советская заграница, то ГДР — уже самая настоящая, хоть и социалистическая. Нас поселили в гостинице «Берлин», в самом центре. Были разные экскурсии, посещение немецкого аэрокосмического центра, с нами встретился Герой ГДР — немецкий космонавт. Показали нам Берлинскую стену, пункты пропуска у Бранденбургских ворот. (…) А в последнюю неделю перед отъездом нас расселили по немецким семьям. Мне выпало жить в семье фермера где-то на самой границе с Западной Германией. Жила эта семья по нашим понятиям очень богато. Большой кирпичный дом, хозяйственные постройки, в гараже — всевозможная сельскохозяйственная техника на все случае жизни, чистенько так вокруг, ухожено, возле дома цветочные клумбы. (…)

Чем мы только не занимались в радиотехническом кружке! Постоянно что-то изобретали, придумывали, делали какие-то уникальные модели. Я, например, сконструировал универсальный выпрямитель, на который можно было подавать электроэнергию любой мощности, любого качества, любого напряжения. Потом собрал собственную радиостанцию. Анатолий Тихонович показал мне её схему, но предупредил, что дело это серьёзное, чреватое большими неприятностями. Я тут же пообещал, что «ни-ни!» и немедленно начал её собирать. И собрал своё персональное — на базе лампы РГД-80 — радио. Сам паял, подбирал платы, сделал корпус. В качестве усилителя была использована широко известная магнитола «Маяк».

И моя радиостанция заработала! Помню, какое это было счастье! Радиоволна передавалась, динамики дышали, народ мог слушать мои передачи на УКВ. (…) Мне хотелось не только удивлять, но и сделать что-то полезное. Я начал разнообразить «сетку» вещания: выходил в эфир с конышёвскими новостями, читал стихи и рассказы, устраивал что-то вроде ток-шоу с приглашёнными друзьями, целые информационные программы организовывал. Народ ненадолго обрел «конышёвское радио», люди даже огорчались, если это «секретное» радио не выходило в эфир. Целое лето работала радиостанция. Потом пришли другие заботы и интересы, я увлёкся чем-то другим, и радио в Конышёвке свое вещание прекратило.

Сейчас я вспоминаю свои «радиоподвиги» середины восьмидесятых и думаю, что мне сильно повезло. Как же те, кому положено за всем следить, просмотрели мою «частную» радиостанцию? И ведь никто не доложил куда следует, не проявил бдительность. Конышёвцам, понятно, и в голову не могло прийти, что я вещаю не потому что кто-то мне разрешил, а просто так… Мне же не могло прийти в голову, что, открыв для себя волшебство радиопередачи, приносящее столько радости моим односельчанам, я сначала должен у кого-то спросить разрешения — ведь было столько свободных радиоволн.(…)

Не помню, чтобы я делал уроки до девятого класса. Школа шла в моей жизни вторым планом. Хотя и учился я, в общем, сносно. Первым учителем в моем 1 «Б» была Людмила Михайловна Каплина. Нет ни одного из её учеников, кто бы ни сохранил самые светлые воспоминания об уме, таланте, душе и сердце этого прекрасного преподавателя. Мне очень повезло с моей первой учительницей. (…) Перейдя в среднюю школу, я интересовался теми предметами, которые меня увлекали. Очень любил историю, географию, физику, а вот математику и химию почему-то не любил. (…) В конце девятого класса мы сдавали экзамены, и я все три сдал на «отлично». У меня проснулся интерес к учёбе. Во-первых, я повзрослел, во-вторых, наша классная руководительница Алла Васильевна Лютикова как-то правильно на меня повлияла. Она была умница, красавица, замечательный педагог. Были в школе и другие хорошие преподаватели. (…) Аттестат у меня вышел очень приличный.

Была и ещё одна причина, почему я взялся за учёбу. Я собрался поступать в Курский педагогический институт на исторический факультет, по совету моего дяди Коли, я упоминал его ранее. Но тут вышел конфликт с отцом. Ему надоела моя самостоятельная жизнь, он сказал, что я не должен рассчитывать на его помощь, если я поступлю в институт и буду целых пять лет учиться. «Иди, работай! Сам себя обеспечивай!», — сказал отец. У меня, в общем, была умозрительная цель состояться, реализовать себя. К концу десятого класса я считал необходимым двигаться вперед в большую жизнь, самостоятельно и с полным на то основанием.

В то время многие парни из Конышёвки стремились поступить в военные училища. Профессия «Родину защищать» была очень уважаемой и популярной. В моей семье никогда не было кадровых военных и, в общем-то, идея пойти в военное училище стала скорее вынужденным решением из-за нашего с отцом конфликта. В советских школах был такой предмет: военная подготовка. В нашей школе был замечательный военный руководитель, который не только обучал основам обороны и безопасности, но и был человеком мудрым. Выслушав меня, он сказал, что есть такое заведение — Высшее военно-политическое училище в городе Львове, там факультет военной журналистики. «Но ты туда никогда не поступишь». Я спросил, почему? Он ответил: туда конкурс 50 человек на место. Я ответил, мол, поживём, увидим. И весь десятый класс готовился, занимался. Выпускные экзамены за среднюю школу сдал на «отлично». Выправил нужные справки и поехал поступать в этот, не по моему чину, один из лучших на то время в стране, военный вуз. На дворе стоял июнь 1989-го года. СССР оставалось существовать чуть больше двух лет. Так началась моя самостоятельная жизнь.